В чистом поле
Федор Лангельд родился в Вятской губернии (ныне Кировская область) в 1903 году, куда родители будущего «политического» были сосланы за революционную пропаганду. Спустя два года семья перебралась в Саратов, который и стал родным для Федора Константиновича – здесь он вырос, получил образование, здесь и закончилась его трудная жизнь. Однако ключевые события, определившие судьбу ученого, произошли на волгоградской земле.
Опытное поле появилось в Царицынской губернии в 1925 году, в Камышине. Подобные площадки для испытания новых сортов сельхозкультур, отработки агротехнологий, их пропаганды и внедрения в жизнь открывались по всему Советскому Союзу. Выпускник саратовского сельскохозяйственного института прибыл сюда по рекомендации научного руководителя – знаменитого ученого академика Николая Тулайкова.
«В июле 1929 года получил телеграмму от Сталинградского окружного исполкома: «По рекомендации профессора Тулайкова предлагаем работу заведующего Сталинградским опытным полем, бесплатная квартира в городе, на станции», – вспоминал Федор Константинович. Закончив план исследования 1929 года и дружески расставшись со своим учителем… и товарищами, я 1 октября переехал на сталинградское опытное поле, которое затем реорганизовал в областную научную станцию. Мне удалось сколотить очень работоспособный коллектив из специалистов и штатных рабочих. И опытное поле, и хозяйственные поля радовали глаз… Работать было увлекательно».
Сотрудники Сталинградской опытной станции в 1933 году.
Спасибо за горчицу и бахчевые
Надо сказать, что работоспособность Лангельда была поразительной. В первой половине 30‑х годов открылись опорные пункты станции в Дубовском, Нижнечирском, Владимирском районах края, в одном из районов Калмыкии плюс опытное поле в Урюпинском районе.
К концу 1929 года молодой ученый сдал на испытания два сорта арбуза и сорт зернового сорго, впоследствии районированные.
– Надо отдать дань уважения Федору Константиновичу – у нас есть непреложный авторитет, на который нам надо ориентироваться, – говорит Виктор Буянкин, сотрудник Нижне-Волжского НИИ сельского хозяйства (это и есть бывшая опытная станция). – Он начинал с нуля, но добился больших успехов, в том числе в селекции бахчевых. В Европе бахчевые были только в России, а из России – только у нас, в Сталинграде.
Под руководством Федора Константиновича впервые в стране была выведена сортовая горчица. Так что во многом именно ему мы обязаны уникальным местным продуктом, который славится на весь мир! Уже в 30‑х годах появились две линии селекционной горчицы, в 1946 году Минсельхоз распространил наработки по всей стране.
Молодой ученый пользовался непререкаемым авторитетом как у коллег, так и среди партийных руководителей.
– В феврале 1934 года мне поручили мой первый доклад на краевом совещании агрономов, после которого я стал главным консультантом обкома партии и областного управления по сельскому хозяйству. Мне была предоставлена полная самостоятельность и в научных, и в хозяйственных делах. В «Сталинградской правде» не печатали ни одной статьи по агротехнике, семеноводству без моей визы, – читаем в мемуарах Лангельда. – Во всех случаях, где я располагал проверенными материалами, я старался доказать ошибочность навязываемых практике нашего сельского хозяйства теорий, отстаивать свою точку зрения и на все агротеории смотреть сквозь призму специфики сталинградских условий.
Эта принципиальная позиция и стала причиной краха. И хотя в 1936 году Федору Лангельду автоматом, по совокупности научных работ, присудили ученую степень кандидата, спустя два года он уже умирал в свинцовых рудниках под Магаданом…
«Лысенковщина»
Формальным поводом стала публикация в той же «Сталинградке».
«В последней своей статье в марте 1937 года под названием «Наши задачи» я рассказывал о плане наших научных исследований и, в том числе, об из учении «Механической обработки почвы как фактора улучшения ее структуры» в противовес вильямскому положению о том, что обработка способна лишь разрушать структуру, доказывал, что травы отнюдь не являются монополистами в деле образования почвенного гумуса», – вспоминал Лангельд.
Этого оказалось достаточно для обвинений во вредительстве. Странным это может показаться только на первый взгляд. Ведь 1937‑1938 годы – это время большого террора, когда были уничтожены сотни тысяч невинных людей. Историки до сих пор не пришли к единому мнению, что было тому причиной.
Вина Лангельда была в несогласии с рядом положений «прогрессивного учения академиков В. Р. Вильямса и Т. Д. Лысенко». И если вклад Василия Вильямса в науку не вызывает сомнений у большинства современных ученых, то Трофим Лысенко снискал репутацию скорее афериста. Не отличаясь большими познаниями в сельском хозяйстве, он обладал поразительным чутьем, талантом самопрезентации, а еще не гнушался никакими средствами в борьбе за место под солнцем. Он вовремя уловил запрос времени на новых героев – выходцев «из народа», которые «институтов не кончали, но поумнее профессоров будут».
Не будем вдаваться в детали «творческой биографии» Лысенко, достаточно будет сказать, что он был поддержан вождем всех народов, возглавил Всесоюзную академию сельского хозяйства, стал главным идеологом борьбы с генетикой, которую объявили лженаукой. Именно этот человек, лауреат трех Сталинских премий I степени, свел в могилу тысячи несогласных, в том числе выдающегося ученого Николая Вавилова. Существует даже термин «лысенковщина», обозначающий политическую кампанию по преследованию группы генетиков. Попал под каток репрессий и Федор Лангельд.
Попрощался на 10 лет
– Я помню все происшедшее тогда, как вчера, – рассказывает про день ареста дочь ученого Ольга Дровенкова. – Сталинградская степь, жара. Мы с отцом возвращаемся с Волги. Мама с сестрой в гортеатре. Я ясно вижу лица тех, кто пришел его арестовывать. Отец, видимо, все поняв, отправил меня чистить зубы. Потом он попрощался со мной и исчез… Исчез из моей жизни на долгие 10 лет. Утром следующего дня мы с мамой узнали, что отец арестован по «знаменитой» 58‑й статье. Ему вменяли бредовое обвинение в том, чего он никогда не совершал, да и не мог как здравомыслящий человек совершить.
Однако у сотрудников НКВД были планы по количеству «вредителей» и «врагов народа». И здесь умели выбивать признательные показания. Одним из главных методов был так называемый «конвейерный допрос», когда подозреваемого могли допрашивать сутками сменяющие друг друга бригады следователей. Эта изощренная пытка, сопровождаемая побоями, заставила Федора Константиновича подписать бумагу о том, что он отправил несуществующую статью в несуществующий журнал с тем, чтобы насолить советскому народу.
По имеющимся данным, по делу сельхозвредителей в области были арестованы 523 человека. Избежали расстрела лишь 40 из них, в том числе Федор Лангельд, которого сослали на Колыму, в Нагаевскую бухту. По сути, это была отложенная смерть – репрессированные ежедневно умирали от голода, болезней и непосильной работы. И только по счастливой случайности Федор Константинович избежал этой участи.
Про лагерную жизнь – с юмором
По словам дочери, поначалу Лангельд работал на лесоповале. Но вскоре оказался на больничной койке как «доходяга». Здесь работала удивительная женщина, вольнонаемный врач Ревекка Рубина. Благодаря ей и другим авторитетным и высокообразованным медикам, сосланным на Колыму, Лангельд освоил профессию фельдшера и почти весь срок работал в лагерной больнице.
Федор Константинович перевидал массу людей, таких же, как он сам, арестованных неизвестно за что, осужденных, искалеченных и физически, и морально, погибающих изнурительной смертью в холодной тайге.
– Это были советские люди, попавшие в беду, – рассказывал Лангельд. – Они не понимали, что творится. Они с жадностью слушали самые фантастические «радио-параши» (версии) о массовом пересмотре дел, о том, что будто где‑то сам Сталин сказал: «Мы готовим такую амнистию, какую не знал мир…»
Федор Константинович делил комнатку при больнице с другим ученым, биологом Ольховским. Сюда «на огонек» приходили многие заключенные.
– Чтобы не сойти с ума от нелепости, ужаса происходящего с ними, заключенные старались поддержать друг друга шуткой, стихами, эссе, сатирическими рассказами, побасенками, – вспоминает Ольга Дровенкова. – Отец все это оформлял в альманах, впоследствии названный «Кошкин Дом. Колымский альманах». В сборнике было много од подражательного характера, грубоватого мужского юмора, лирико-романтических стихов – всего, что давало возможность выжить и не потерять человеческое достоинство. Часто, сидя дома, я перелистываю пожелтевшие от времени страницы «Кошкиного Дома», и мне кажется, что слышу голоса моего отца, его друзей, многих из которых я знала. Для меня этот альманах – свидетельство несгибаемости духа отца и людей его поколения, оказавшихся в трудное время в невыносимых условиях и, несмотря ни на что, сохранивших чувство юмора, без которого невозможно было бы выстоять.
Дочь Ольга Дровенкова и внучка Екатерина Штукатурова.
.jpg)
Потомки ученого живут в Москве. Дочь Ольга Федоровна и правнук агронома.
«Мама, папа и лучший друг!»
После освобождения (1947‑48 гг.) Федор Константинович работал в Калужской области. В феврале 1949‑го вновь вернулся на Сталинградскую опытную станцию в качестве старшего научного сотрудника. Но уже в июле 1949 года был снова арестован все по той же статье и отправлен в ссылку в Красноярский край, где работал фельдшером (сюда вслед за ним приехала и жена, устроившаяся санитаркой в медпункте).
Таким образом, из жизни были вычеркнуты почти 20 лет – лучшие годы!
Несмотря на это Федор Константинович не ожесточился. Внучка, которая росла с дедушкой и бабушкой до 10 лет, вспоминает, как они спасали щенка, провалившегося в канализационный колодец, выхаживали голубя с поломанным крылом.
– Маме не было шести лет, когда деда арестовали, – рассказывает Екатерина Штукатурова. – А когда вернулся окончательно, ей было почти 25. Вот всю свою нерастраченную любовь к дочери он и перенес на меня. Дед был человек энциклопедических знаний, обожал музыку, особенно оперу. Прекрасно знал и разбирался в литературе, замечательный рассказчик. Дед был для меня всем – и мамой, и папой, и лучшим другом!
– Папа очень любил детей и, главное, уделял внимание всей детворе, – говорит Ольга Дровенкова. – Во дворе дома он соорудил солнечные часы, качели. Был организатором многих забав для внучки и соседских ребятишек, которые до сих пор вспоминают «дядю Федю». Видимо, наверстывал годы, проведенные в ссылке.
Так случилось, что никто из потомков не продолжил его дело: дочь окончила институт культуры, внучка – преподаватель французского языка. Все живут в Москве. Однако в семье свято чтут память дедушки – стойкого, честного, талантливого человека.
В 1954 году Федор Лангельд был реабилитирован, ему вернули научную степень. Возвратившись в Саратов, он почти до последних дней работал в местном научно-исследовательском институте. Умер в 1976 году в возрасте 73 лет.
Кстати
Дед агронома написал «Калинку»
Дед Федора Лангельда – Иван Петрович Ларионов, «потерянный» автор песни «Калинка, калинка, калинка моя». Именно он написал слова и музыку этого хита, снискавшего репутацию народного.
– Мой папа гордился, что его дед – автор, хоть и не признанный, этой замечательной песни, – говорит Ольга Дровенкова, дочь Федора Лангельда. – Это объясняет, откуда у него тяга к сочинительству. На дне рождения или на любом празднике он мог в два счета, экспромтом, набросать настоящие глубокие стихи.
Иван Ларионов работал музыкальным критиком в газете «Саратовский листок». Поэтическое творчество было лишь увлечением, хобби, хотя его перу принадлежит также опера «Барышня-крестьянка» по мотивам произведения Пушкина.
Если талант Ларионова открылся в Саратове, то детство его прошло в Перми. Так что сегодня два города борются за право называться родиной автора «Калинки».
В Перми каждый год проводятся памятные мероприятия – вечера, чтения, доклады. А саратовские энтузиасты за свой счет сделали мемориальную доску на здании, где трудился Ларионов.
Марина Злобина, Игорь Фомичев. Фото предоставлены Нижневолжским НИИ сельского хозяйства и родственниками Федора Лангельда
